Олонецкая губерния

Источник: Олонецкие Губернские ведомости №21 за 1866 год.

Петрозаводск. Половина. Пряжа. Киндасово.

В начале ноября 1864 года мне нужно было побывать в Салменижской волости. Хотя ранее и была некоторое время езда на санях, но снег смыло дождём, и пришлось выехать из Петрозаводска в телеге. Был морозец, а потому невыносимо трясло и подбрасывало. Грохот повозки и звон колокольчика оглушали совершенно. Здесь начинались все удовольствия вояжа. Пока я ехал первый перегон по Петербургскому тракту, снегу подбросило столько, что вторую станцию можно было пополам с грехом продолжать в легких саночках без подрезов, в одну лошадь.

Местность скучная, однообразная; на всём протяжении до Пряжи (около 50 вёрст от Петрозаводска) на дороге только и встречаются одна деревня и две деревушки: на седьмой версте от города деревня Сулажгора — дворов до 50, потом Половина — 8 дворов и Матросы — 2 избы. До первой деревни — места более открытые и по обеим сторонам дороги мелкий лес; а далее за ней тянется почти сплошной стеной густой, крупный и большей частью сосновый лес; дорога то поднимается на гору, то спускается вниз. В Половине как-то резко бросаются в глаза могилы посреди изб, у самой дороги; по моим распросам оказалось, что это не прежнее и забытое кладбище: им пользуются ещё и теперь. К сожалению, оно даже не огорожено, и по нему преспокойно похаживает скот. Не говоря уже о вреде в гигиеническом отношении, местонахождение этого кладбища совершенно не соответствует предписаниям закона.

За Половиной начинается Салменижская волость. Вскоре приезжаешь в Пряжу — это значительная селитьба (более 300 душ), разбросанная по берегу озера и составляющая отдельное сельское общество — Пряжинское. Части этого селения носят в крестьянском быту разные наименования отдельных деревень. Об этой особенности Олонецкой губернии ещё придется подробнее поговорить.

Так как к вечеру снег не переставал идти, поэтому дорога становилась тяжелой для лошадей. В Пряже мне советовали остаться ночевать, указывая ещё на неудобную переправу ночью через реку. Но дело у меня было спешное, и я, взяв свежих лошадей, отправился далее в сторону от почтового тракта, в глубь Салменижской волости. Дорога сделалась уже и дурнее. Она проведена недавно, когда потребовалось более удобное сообщение с вновь приобретенным Суоярвиyским заводом. Надо отметить, что дорога эта весьма сносна и по ней, по крайней мере до Сямозера, в летнее время можно проехать в порядочном экипаже. Зимой, разумеется, она не разъезжена и не расчищается трехугольником, а потому только и доступна лёгким саням с нешироким ходом, и то в одну лошадь или гусем. Хотя перегон от Пряжи весьма невелик, но он показался мне слишком длинным: так неприятна была езда. Снег валил большими хлопьями, а кибитку на беду не привязали, оправдываясь тем, что она «не налажена» (т. е. не починена, не приведена в порядок). Лошади лениво тащились по образовавшимся сугробам, ветер продувал насквозь, а снегом совершенно забрасывало. Предоставляю судить об удовольствии ехать при такой погоде, ночью, в открытых санях. Наконец добрались до реки Шуи, которая в то время была не замерзши и обильна водой; мост снесло и потому приходилось переезжать в лодке. Эта переправа представлялась тем неприятнее, что дул сильный ветер и по реке шло сало. Ямщик поднял крик, а затем по ту сторону реки в деревне замелькали огни и до слуха доносился говор по-карельски. Через несколько минут лодка причалила к нашему берегу. Кроме гребцов и рулевого, правившего веслом, в носу лодки сидел человек с зажжённым пуком лучины. Вещи мои перенесли в лодку, до половины наполненную снегом, все кое-как уселись и стали пробираться между плывшим льдом, благодаря лучине, освещавшей вокруг воду.

Кстати о лучине. В нашей лесной губернии она везде в большом употреблении, и удивительно ещё, как судьба бережёт деревни от частых и опутошительных пожаров, потому что обращение с огнем крайне неосторожно: ему начинаешь дивиться с первого шага за город. Мне часто приходилось видеть хозяек, берущих что-либо из чулана в сенях или задающих корм скоту: руки заняты, и по необходимости горящая лучина держится в зубах. От неё сыпятся искры, вокруг падают угольки, но на это не обращается ни малейшего внимания, даже не трудятся ногой потушить тлеющие огарки. Надо принять в соображение способ постройки крестьянских домов в Олонецкой губернии, чтобы убедиться, какую опасность представляет это небрежное обращение с огнем. Эта постройка по своей оригинальности заслуживает внимания и останавливает на себе взор каждого свежего человека. Почти у всех и везде по деревням дом строится в два этажа; к нему сплошь под одну крышу пристраивается такой же сарай (называемый иначе двором), соединяющийся прямо через сени с верхним этажём дома. На сарае запасаются сено, солома, стоят зимние и летние экипажи, висит сбруя и хранятся хозяйственные орудия. С сарая устраивается на улицу покатый и широкий спуск, без ступенек, но с прибитыми к нему перекладинами для облегчения подниматься вверх. Если требуется запрячь лошадей, они приводятся наверх, и заложенный экипаж с грохотом спускается вниз. Когда не устроена лестница во второй этаж — или прямо с улицы, или через сени нижнего этажа, то в большей части таких случаев нижний этаж не обитаем, и вход во второй — через сарай, посредством того же спуска, который зимой покрыт снегом и льдом, а потому крайне неудобен для идущего вверх, а ещё более опасен при спуске вниз. Я почти никогда, взбираясь и сходя по нем, не обходился без посторонней помощи. Но это, как и много других неудобств, не заслуживает внимания со стороны крестьян. Зачем устраивать два хода, когда можно обойтись одним? По нему и сам идешь, и лошадь везёт, что угодно. Под сараем, а иногда, если нижний этаж не жилой, то отчасти и здесь, помещается весь домашний скот и делается подполье для съестных припасов, куда ход прямо из избы. Посредством отверстий в полу с сарая бросается вниз корм и подстилка скоту, а для хода в скотник из сеней устраивается лестница. Само собой разумеется, что из скотника имеются особые выходные двери на улицу. Для более точной обрисовки наружнего вида крестьянской избы не лишним будет присовокупить, что зачастую на зимнеё время она обкладывается с улицы дровами, сеном или соломой. Эта броня, так сказать, доходит до окон верхнего яруса; если же нижний обитаем, то для окон в ней делаются надлежащие отверстия. Запрягают ли лошадей вечером на сарае, бросают ли оттуда сено или солому скоту — лучина неизбежна. В щели дует ветер, кругом легко загорающиеся предметы, а крестьяне и не думают беспокоиться:

— Мало чего не может случиться, — думают они и отвечают на делаемое замечание. — На все воля Божья.

Здесь проглядывает и «авось» нашего простонародия, и полное равнодушие ко всему, что может произойти, и уверенность, что в случае несчастья всегда придёт помощь. Часто в деревнях Олонецкой губернии встречаешь весьма зажиточных крестьян, в доме имеются фонари, стеариновые свечи; а все-таки, идя на сарай, по хозяйству в сени, встречая и провожая приезжего, переходя из избы в избу вечером или ночью — без лучины не обходятся. Как не старается полиция внушить более осторожное обращение с огнем и изгнать лучину из употребления по крайней мере на почтовых и обывательских станциях — всё-таки частенько приходится убеждаться, что дело вековой привычки, обычая и некоторой экономической выгоды слишком сильно, чтобы бороться с ними одним начальственным распоряжением. Покамест вставлять и зажигать свечку, а лучина тут под рукой — взял и пошёл, а главное, её можно взять в зубы да и дело руками делать. Этим желанием — избавиться от лишнего шага, иметь всё поближе, объясняется, мне кажется, и оригинальность постройки крестьянских домов: ведь, собственно говоря, она не представляет никаких серьёзных удобств, не говоря уже о большом вреде в гигиеническом отношении и невыгодах на случай пожара. По разным деревням приходится нередко встречать прекрасно отстроенные дома и довольно комфортабельно убранные вторые этажи; но с самыми редкими исключениями они подчиняются общему правилу постройки.

Итак, я приехал в Киндасово — бедную, небольшую и плохо обстроенную деревушку, населённую карелами. Лошадей сказано было запрягать тотчас, несмотря на шедший с дождём уже снег. Я пошёл пообогреться и обсушиться в избу, куда понесли мой чемодан. Поднялись через сарай. Изба оказалась довольно просторной, но грязной, закопченной и задымлённой лучиной. Все подобные небогатые избы, в которых мне случалось часто бывать и прежде этого, и после, представляют внутри удивительное однообразие даже в мелочах. Правый от входа угол занимает огромная печь; от угла её к двум противоположным стенам избы протянуты горизонтально широкие и прочные полки, на которых расставляется и раскладывается вся домашняя посуда, мука, хлеб, переброшена одежда и прочий домашний скарб. Иногда по одну сторону от печки, прямо над входной дверью устраиваются палати; печка топится со стороны, что ближе к дверям, а по другую её сторону помещается рундук — длинный ларь во всю ширину печи; на нём сидят и спят. Посредством люка, сделанного в верхней доске этого рундука, спускаются в подполье. У самых входных дверей избы, налево, помещается обыкновенно лахань для помоев, а над ней, для умывания, на гвозде висит глиняный с горлышком горшок, наполненный водой. Тут же, левее, в углу стоят ушаты с водой, часто куль муки и квашня; вдоль остальных трёх стен под окнами вытянулись лавки. На углу печи устраивается светоч для лучины, а возле него на полу иногда ставится длинная, узкая и мелкая корзина для падающих от лучины угольков. Для выхода дыма прямо над светочем, в потолке, делается небольшой люк, который отпирается и подпирается концом палки, укреплённой в одной из полок, идущих от угла печи к стене. У стены, противоположной двери, стоит между окнами стол и всегда не параллельно, но перпендикулярно к стене. Если присоединить ко всему этому несколько прядущих женщин, писк ребят, валяющихся на полу, на печи и на полатях мужчин и детей, вскочивших при появлении проезжего, или лежа широко раскрывших на него глаза, — то получится полная и живая картина крестьянской избы вечером. Такую обстановку в ней встречал я везде в деревнях западной половины Олонецкой губернии, если только хозяева не отличаются большими средствами. Дома таких, жилые обыкновенно и в нижних этажах, строятся обширнее, наряднее, имеют во втором этаже несколько чистеньких комнат, для которых мебель покупается при случае в городе или привозится из Петербурга, смотря по удобству сообщения.

Лошадей мне долго не запрягали, к тому же и верхняя одежда ещё не высохла; спать не хотелось, да и прилечь было негде. Ооставалось наблюдать и курить.

Несколько женщин в одном углу сидели с веретенами, изредка и лаконически переговариваясь между собой. Одеты все они были почти одинаково — в ситцевых сарафанах, у некоторых сверху такие же курточки на вате; на ногах сапоги, а на голове платок, у пожилых или замужних шапочки (повойник). В Олонецкой губернии, как бы ни была бедна крестьянская семья, непременно на женщинах и детях увидишь ситец, всегда и все одеты в сапогах, а зимой зачастую в валенках. Лаптей я почти не видел здесь: они встречаются кое-где, как самое редкое исключение, и употребляются только при полевых работах, но не зимой. В высоко поднятой корзине хрипливо пищал ребенок; сидевшая подле него на печке старуха толкала корзину ногой, заставляя её качаться вдоль, головой вперёд; изредка она подносила ко рту малютки большую деревянную ложку с молоком, которое брала из стоявшаго возле горшка. Я подошёл заглянуть на ребенка и был поражен ужасным запахом, распространявшимся от него. С большими выпученными глазами он лежал в грязных тряпках, облитый молоком, которое не столько попадало ему в рот, сколько лилось на него. Оказалось, что он давно уже «не может» как перевели мне ответ женщины. При моих разъездах по деревням Олонецкой губернии меня всегда дивило и поражало то равнодушие и даже полная небрежность, с которыми в крестьянском быту относятся к детям: ни малейшей заботливости о большем для них удобстве, о чистейшем воздухе, об устранении дыма, грязи и возможности легко простудиться. Помещаются они почти всегда в общей комнате или избе, постели для них устраиваются зачастую на лавке под окном или возле него, из отпираемых дверей постоянно обдает их холодом. Хоть бы для грудных, неходящих ещё детей или хворых были бы какие-либо изъятия. Положим, все это встречается и не в одной Олонецкой губернии: равнодушие к здоровью и отсутствие всякой предосторожности в обращении с детьми — общая, повсеместная черта нашего простолюдина; но ведь в других местностях и климат не так суров, и крестьяне бывают несравненно беднеё здешних. В губерниях менеё лесных лачуги их не имеют ничего общего с прочными и размашистыми постройками олончан. Поэтому-то там не вправе много требовать и приписывать многое одной ленности, индифферентности и апатии; но здесь, в нашем крае, всегда можно было бы при постройке дома, уменьшая без нужды огромные сени или сарай, делать избу настолько просторной, чтобы за перегородкой в ней в отдельном углу помещать малюток. Приходилось мне не раз видеть, как в больших домах, где несколько комнат, для них не было особого уголка, и в зажиточных семьях, при всей возможности приберечь и одеть детей, их носили в мороз и ветер чуть не нагишом и даже больных с нижнего этажа наверх или из бани в дом. Видел также, как, выведя детей из бани в одежде прародителей, окачивали их холодной водой из проруби. Помню, однажды подобная операция совершалась без особенной торопливости при снеге с ветром. Разумеется, если ребёнок выживает и выростает, здрав и невредим, при подобном спартанском обращении с ним и воспитании, то просто закаляется, привыкает ко всяким невзгодам и делается крепышом, которому все ни по чём: летом шуба, зимой вьюга, мороз и прорубь; но зато сколько же здесь и мрёт детей по деревням, не перенося посылаемых судьбой испытаний.

Салменижская волость заселена карелами также, как почти весь Олонецкий, Повенецкий уезды и половина южной части Петрозаводского (Рыборецкая волость). По большим проезжим дорогам, вблизи города, большая часть карел-мужчин говорят кое-как по-русски, но в разговорах между собой употребляют только свой язык. В Киндасове ещё можно говорить по-русски, хотя не все крестьяне одинаково вас понимают и легко отвечают, но зато с крестьянками решительно невозможно промолвить и пары слов: бывшие со мной в избе положительно не понимали русского языка. Ещё здесь, на дороге и ближе к городу, всё-таки можно что-нибудь спросить, сказать, а там, подальше, поглубже, в стороне от дороги, не встретишь ни одного человека, знающего русский язык; без переводчика невозможно шагу сделать. Надо принять ещё во внимание, что во избежание всякого разговора и сношения с чиновным людом, особенно при более серьёзных делах, и понимающие русский язык частенько сказываются незнающими. Постоянно должно быть на готове, услышать заветное «вэнякс эн малта» («по-русски не понимаю»). Только учившиеся с детства грамоте или бывавшие в заработках на стороне знают русский язык; но эти исключения довольно редки. Возможность добыть копейку дома удерживает крестьян на родине², обучение грамоте идёт плохо за отсутствием школ и учителей, к тому же население слишком разбросано. Одна бы школа в Салменижской волости принесла огромную пользу, развивая грамотность и знакомя население с русским языком, но и той здесь нет, хотя я успел заметить, что карелы охотно учатся при первой возможности у местного священника. Для облегчения же чиновников в сношениях с населением очень бы полезно было дать первым средства к пониманию карельского языка и возможности объясняться на нём, хотя о самых обыденных вещах: без переводчика чиновнику приходится испытывать неприятное положение непонимающего и непонимаемого. Бывают же случаи, когда и на переводчика не следует полагаться, когда он положительно может повредить делу, как не вполне грамотный и добросовестный посредник, всегда склонный помочь собрату и повредить делу; во всяком же случае весьма не мешает понимать что-нибудь и самому, тем более что редко случается найти сколько-нибудь сносного переводчика, а ещё реже и труднее иметь хоть какого-нибудь всегда под рукою. Известно, что в Олонецкой духовной семинарии преподают карельский язык, и там по рукам ходят краткие, кажется, рукописные словари. К сожалению и удивлению, они составляют как бы библиографическую редкость. Я видел случайно добытый такой словарь у одного лица, служащего на месте года четыре, и слышал от него, что он легко понимает карельский язык и при случае объясняется на нём. Правда, между служащими здесь встречаются выросшие между карелой, знающие хорошо их язык. Это большей частью дети местных священников и других лиц, живущих среди населения. При всём том они составляют самый незначительный процент, большинство же чиновников Олонецкой губернии — приезжие, вызванные сюда из других мест. Отчего бы не составить более подробного словаря и собрания общеупотребительных, необходимейших фраз и не издать их в печатных или литографированных экземплярах для всеобщего употребления? При наглядной полезности эта мера не представляет, по мнению моему, ничего затруднительного. Так как карельский язык не письменный, то для подобного словаря можно употребить русские буквы. Ведь были же таким образом изданы на карельском языке какия-то правила питейно-акцизного устава; не стану и говорить о странности и совершенной непрактичности этого издания, которое предполагало знание всем населением русской грамоты без понимания русского языка.

¹ Тянется полосой (средняя ширина по прямой линии приблизительно 50-60 вёрст) по западной части Петрозаводского уезда и по величине самая большая из 7 волостей уезда. С севера и востока она граничит с Шуйской волостью, с юго-востока — Остречинской, западная часть её прилегает к Финляндии (Выборгская губерния), а на юге и юго-западе — Олонецкий уезд. Салменижская волость занимает площадь более трёх тысяч квадратных вёрст; жителей считается 3,753 душ в 123 селениях, распределённых на восемь сельских обществ: Сямозерско-Кунгозерское, Салменижское, Вохтозерское, Вешкельское, Часовенское, Святозерское и Пряжинское. С запада на восток волость прорезывается сплавной рекой Шуей, которая в Шуйской волости впадает в озеро Логмозеро. Между большим количеством озёр по величине замечательны Сямозеро, Соддозеро, Выг-озеро (эти два протекает река Шуя) и Свят-озеро. В южной части волости с востока на юго-запад проходит большая дорога в Петербург. От неё в верстах 50 от Петрозаводска, с селения Пряжи, на северо-запад, в недавнее время проведена дорога к границе Выборгской губернии в Суоярвинский казённый завод. За тем по волости других значительных дорог не имеется. Население составляют карелы, наиболее сгруппированные близ дороги и по окраинам озёр; представляются обширные незаселённые пространства, покрытые болотами и по преимуществу строевым лесом.

² Лесные операции, рыболовство, добывание и доставка руды в казённые заводы, перевозка их произведений, также доставка и заготовка туда же дров и угля. В Олонецком уезде, кроме того — судостроение, занятия на местных заводах, а также сено.