Олонецкая губерния

Источник: Записки Императорского Русского Географического общества по отделению этнографии. 1868 год, том II, страницы 51-75.

Путь из Петербурга до устья реки Ояти. — Описание погостов, расположенных по берегам этой реки.— Описание местности и промыслов жителей.— Особенности местного говора. — Нравственность и религиозность жителей. — Остатки старинной одежды.— Свадебные обычаи. — (Поминки).— Поверья. — Народный певец. — Памятники народной словесности.

Если сесть на пароход у пристани Александро-Невской лавры или у Литейного моста, в два часа по полудни, в летний день, то к утру при благополучном ходе вы оставите за собой редко спокойное Ладожское озеро, и перед вами засинеют покрытые кустарником берега широкого, едва уловимого глазом устья Свири. Когда вступите в саму Свирь, увидите на правом берегу селение. Большие избы, высокие и некрасивые, под ряд с купеческим раскрашенным домиком, тянутся вдоль вдавшейся в Свирь косы или «наволока». Селение это, Носок, составляет часть волости Сермаксы, растянувшейся с небольшим на пять вёрст вдоль реки Ояти, впадающей в Свирь с левой стороны, немного ниже Носка. Летом пароход стоит у Носка около часу, осенью тут ночует, если дело к ночи, так как свирские пороги надо непременно пройти засветло. Сермаксы, хотя бы только по имени, останутся в памяти путешественника как первая пристань после открытого моря, то есть Ладожского озера. Тому, кто на почтовых следует по архангельскому тракту (дорога, как известно, идёт вдоль южного берега Ладожского озера), приходится переезжать Волхов, Сясь, Пашу и, верстах в десяти от последней, Оять — всё в тех же Сермаксах, но только с противоположной Носку стороны. Сама почтовая станция стоит на берегу Ояти, а напротив неё — каменный столб, граница Олонецкой гу6epнии. До самого впадения в Свирь Оять разделяет две губернии, так что одна часть Сермакс находится в Петербургской, а Носок и следующие за ним селения в Олонецкой губернии. Я выше сказал, что путешественник на лошадях, следуя по архангельскому тракту, переедет, ещё не достигнув Свири, четыре реки. Волхов известен всем от истока до устья. Сясь более всех покрыта судами, наплывающими в неё из Тихвинки, хотя далеко не так известна в своих верховьях, как Волхов. Область Паши гораздо менее известна, чем область Сяси. А мне, ехавшему с Ояти, сказал житель берегов Паши: «Да, из глухой же вы сторонки!» Значение рек и озёр так велико во всей этой стороне, что жители только и знают, что о реках да озёрах: он — с Паши, я — с Ояти, этот — с озера Чук и т. д. И действительно, всё население тянет к рекам и к большим озёрам. Рассказывать о жителях одной реки — значит рассказывать о целом крае.

И вот, я решаюсь принести на суд Отделения Этнографии то, что я знаю о целом глухом крае берегов Ояти — реки, которая своим протяжением около 250 вёрст² и шириной равняется иной большой, главной в целой губернии реке, как, например, Сейму (Семи) в Курской гy6eрнии. Прошу заметить, что я в рассказе моём следую вверх по реке, от устья к истоку.

Описание погостов

За Носком, где пристают пароходы, следует второе селение — Сермакский погост, с церковью и базаром³. Далее идут порядочные домики рядом с покривившимися избёнками. Особняком стоит большой двухэтажный купеческий дом. Вид Сермакс чрезвычайно неприятен: ни одного дерева на всём их протяжении, избы высоки и безобразны, купеческие дома с претензиями на вкус ещё безобразнее их. Среди последних как-то плачевнее кажутся покривленные избы. В Сермаксах живут купцы лесопромышленники и рыбопромышленники. Двое из них, при этих промыслах, ведут хорошую торговлю колониальными товарами. Купцы строят амбары на Носке для выгрузки хлеба с судов, идущих по Свири, сооружают тихвинки и лесные гонки и отдают первые в наём для провоза хлеба в Петербург. Многочисленные караваны судов, следующих по Mapиинской системе, останавливаются в Сермаксах. Крупные хлебные торговцы делают там большие дела. В Сермаксах живут приказчики некоторых значительных домов. Летом в Сермаксах большее движение. От Сермакс ежедневно ходят трешкоты в Петербург. Заворачивая из устья Свири в Свирицу, они идут известным путём каналов Мариинской системы до Шлиссельбурга⁴. За Сермаксами Оять круто поворачивает.

Второй погост на Ояти — Никольский или Никольщина, в 15 верстах от Сермакс, на олонецком берегу⁵. Дорога к нему идёт лесом. Оять вьётся, набережье песчаное, берег со стороны Петербургской губернии низок. Жители русские, новгородскиe поселенцы, были помещичьи. Все помещичьи имения по Ояти, вёрст на 85 от Сермакс до самого Виницкого погоста, принадлежали в прошлом веке помещику Вындомскому, который, кроме того, владел деревнями по Паше, Сяси и Волхову. Помещики по Ояти малоземельные, мелкопоместные, за исключением двух фамилий, из которых каждой с конца прошлого века принадлежали многие деревни по берегу Ояти и в окрестностях. От Виницкого погоста до самого верховья жители все, без исключения, государственные крестьяне. Вындомский не польстился на такую глушь. Как многие из жителей Олонецкой губернии, обитатели верховья Ояти никогда не подпадали под помещичью власть.

Третий погост — Имоченский⁷. С ним связано воспоминание о явлении Тихвинской Божией Матери. Само событие явления случилось в 1383 году, то есть в последние годы княжения Дмитpия Донского. Короткое известие о явлении этой иконы находится в «Древнем летописце» (часть II, стр. 92), а более подробное — в особом «Сказании о явлении чудотворной Пресвятой Богородицы иконы, нарицаемой Тихфинской в пределах Великого Новаграда». Кроме того мне удалось найти отдельную краткую статью о явлении Тихвинской Богоматери, с упоминанием Имочениц, в одном сборнике XV столетия, в библиотеке Московской духовной академии, № 414. Таким образом, ещё задолго до появления полного «сказания» существовали краткие письменные заметки о Тихвинской иконе. По современному местному преданию, икона прежде всего явилась в Ширничах, 7 вёрст ниже Имоченского погоста. На месте, освящённом этим воспоминанием, стоит часовня, и ежегодно, в Успеньев день, бывает в неё из Имоченского погоста крестный ход⁸. Уже в другой раз явилась икона на том месте, где в XIV веке была церковь Рождества Богородицы и келии. Теперь тут две церкви: одна Рождественская, другая Николая Чудотворца. Oбе стоят рядом, одна возле другой. Первая причислена к Олонецкой eпaрхии, вторая к Петербургской. Прихожане последней живут на противоположном берегу Ояти, то есть в Петербургской губернии. Настоящая церковь Рождества Богородицы, разумеется, несовременна древнему известию. Она перестроена из прежней, обветшавшей, в семидесятых годах прошлого столетия. От прежней церкви сохранились многие иконы очень древнего письма. В числе их большая икона Тихвинская. В церкви Николая Чудотворца сохраняется водосвятная чаша, на ней вычеканена вязью надпись: «лета 7108 Maия в 8 зделана бысть cия чаша при благоверном цари и великом князи Борисе Федоровичи всея Руси, при митрополите Исидоре великого Новаграда и великих Лук в честную обитель пречистые Богородицы, честнаго и славнаго ея рождества, в Вымоченицы». К этим историческим сведениям и по поводу их, прибавлю ещё, что на Ояти много курганов. В них часто находят кости. Местные жители говорят, что тут с Литвою бились.

Четвёртый погост Гедевский или Гедевичи⁹. Тут церковь Архангела Михаила. Напротив Городковский погост, Петербургской губернии. Рекой от Имочениц до Гедевичей 20 вёрcт.

Пятый погост — Соцкий, 25 верст от предыдущего¹⁰. В нём церковь великомученика Димитрия, о пяти главах. Местность дикая, непроходимо лесистая, начинаются высокие кряжи. Сама церковь на косогоре. 9 вёрст выше этого погоста по левому берегу (для нас по правому, потому что идем вверх, от устья к истоку), Новоладожский уезд Петербургской губернии сменяется Тихвинским Новгородской. Выше Соцкого погоста начинают говорить по-чудски.

Следующий, шестой погост — Ярославичи, в 16 верстах от Соцкого¹¹. Здесь церковь Святителя Николая. Местность вся такого же характера, как и около Соцкого погоста, но при этом в высшей степени разнообразна. Десять вёрст ниже погоста кончается Тихвинский уезд Новгородской губернии: оба берега реки становятся олонецкими, Лодейнонольского уезда. Жители тут говорят по-чудски и по-русски.

Седьмой погост — Виницкий, в 25 верстах от Ярославичей, с церковью Рождества Богородицы¹². С Виницкого погоста прекращается помещичье население, и так до самого истока. В Виницком погосте говорят больше по-русски, чем по-чудски. Виницы — это как бы главное селение всего верховья Ояти. Тут Оять вновь приблизилась к архангельскому почтовому тракту (35 вёрст до Юксовской станции). На погосте славные лавки, торг хлебом и красным товаром значителен. Местность тут относительно многонаселенная: на протяжении 15 вёрст всё тянутся маленькие деревушки, почти не прерываясь. В 7-ми верстах от Виницкого погоста, среди непроходимых болот, находится приписанная к тамошнему приходу церковь Введения на реке Шакше. Древле тут была так называвшаяся Паданская пустынь или Колмов монастырь¹³. От неё остались две кельи. В церкви гробница святого мужа, игумена-основателя пустыни Корнилия, ученика преподобного Александра Свирского.

Восьмой погост — Немжинский, по сухому пути в 10 верстах от Виницкого, по реке в 50. На пространстве этих 50 вёрст на всём откосе Ояти нет человеческого жилья. Тут настоящая, девственная пустыня. Лес огромный, корабельный, много всякого зверья. Приход Немжинский самый бедный. Он состоит из пяти маленьких деревушек (всего 130 душ). Кругом деревушек непроходимые болота. Церковь во имя великомученика Георгия.

Девятый погост — Озерский, 10 вёрст от Немжинского. Две церкви: Богоявления и Святителя Николая с приделом Александра Свирского. Местность безлесная, берега Ояти отлогие. Приход весь в куче. Говорят, как и в Немжинском, больше по-чудски, бабы не понимают по-русски. Лес около этого погоста несколько отдалился от берегов Ояти.

Между Озерским и следующим погостом опять по левому берегу Ояти начинается Тихвинский уезд.

Десятый и последний погост на Ояти — Оятско-Ладвинский, в 15 верстах от Озерского. Местность ровная, лесистая. Погост и селение на острове, между Оятью и Ладвозером. Жители почти вовсе не понимают по-русски. 7 вёрст выше погоста Тихвинский уезд сменяется Белозерским. Тут начинается обширное, безлюдное и страшное по дикости пространство — область больших лесов и многочисленных озёр. Оять вытекает из группы озёр, вёрст 25 выше погоста. Главное срединное озеро этой группы носить название Маткозера. Из этой же области озёр вытекают речки Колыжма и Суда.

В сторону от Оятской Ладвы¹⁴ верст на 80 нет жилья. Только одна дорога ведёт к Колыжмскому погосту Лодейнопольского уезда. До этого погоста 40 вёрст, и на всём протяжении этой дороги встречается одна деревушка. Верстах в 35 от Оятской Ладвы лежит озеро Высокозеро, на нём остров, на острове церковь, Высокозерский приход. Прежде тут была иноческая обитель¹⁵. Лет пятнадцать назад большие колокола были вывезены оттуда в Александро-Свирский монастырь. На Высоком озере живёт чудь (200 душ в Высокозерском приходе).

Описание местности и промыслов жителей

Жители берегов Ояти сеют хлеб в небольшом количестве по причине трудности расчистить и удобрить землю. Каждое польце огорожено изгородой и обыкновенно примыкает к лесу. Хлеба мужику не достаёт на зиму, и он кормится промыслом (о чём будет сказано ниже). Прежде было развито в этом краю «лядинное» хозяйство: выжжет мужик несколько десятин лесу и, расчистив место, насеет хлеб. Хлеб родится как нельзя лучше и без всякого удобрения, и так целые три года, но зато через три года место это превращается в «лядину». На лядине ничего не растёт кроме канабры, растения из семейства вересков, и место такое надолго пропадает. Обилие лесов дозволяло лядинному хозяйству развиваться. Теперь же и лес в цене, и крестьяне после того, как помещичий лес отошёл от них, берегут свой. Пожни, то есть сенокосы, помещаются на откосах, по берегу Ояти, и среди лесу, который идёт во все стороны и занимает пространство между Оятью и Свирью. Косят сено и по лесам. Вообще в cене нет недостатка, и каждый хозяин имеет несколько коров, число которых у богатых доходить до десяти. Для коров устроено возле каждой избы тёплое помещение. Летом скотина пасётся в лесу, и у каждой коровы на шее колоколец.

Промысел жителей весной — гонка, зимой — подряды. С верховья Ояти весной гонят дрова к Сермаксам, и для этой-то гонки подрядчики употребляют жителей берегов Ояти. Цена бурлаку на неделю 2 руб., недоростку 1 р. 50 к. Зимой, на подряде, крестьяне живут в лесу, в землянках. Около землянок устраивают печи каменные, а кушанья варят на воздухе. Само собой разумеется, что они занимаются рубкой и вывозкой дров. Заработки каждого в зиму от 20 до 50 рублей, смотря по тому, кто сколько саженей вывезет. За сажень приходится от 1 р. 50 к. до 2 р. Женщины ходят в лес с мужчинами и работают наравне с ними. Те, которые остаются дома, занимаются пряжей и тканьем полотен — только на себя. Если мать маленьких детей идёт в лес, то за себя нанимает няньку. В няньки нанимаются преимущественно девочки от восьми до двенадцати лет, няньке плата 1 р. в зиму и от 2-х до 3-х в лето.

Что касается до фабричного и мануфактурного производства, то в Соцком погосте делают разного рода глиняную посуду, хотя впрочем довольно грубо. Горшки развозятся производителями по деревням в лодках и в большем количестве отправляются в Сермаксы. Изредка довозятся и до Петербурга. Тот же Соцкий погост славится производством лодок, удобных для плавания по порожистой реке. Во многих местах по Ояти выделывают кожи.

Почти на каждом погосте живет торговец или, по местному наречию, «торговый». Торгует он чаем, сахаром, кофеем, красным и железным товаром и хлебом. Иногда такой торговец вступает в пай с сермакскими лесопромышленниками и берёт на себя подряд. Во время приходского праздника съезжаются к празднику торговцы со всех оятских погостов. Рыбный промысел производится только на себя, за исключением жителей берегов озера Чука и Савозера, верстах в 12-ти от Ояти. Потом и кровью добывают себе жители берегов Ояти хлеб, однако у крестьянина этих мест скорее довольство, чем скудость. Нищих очень мало: изредка ходит побираться какой-нибудь немощный и разорённый мужик или старая, безродная баба.

Местность по берегам Ояти красивая, разнообразная. Берега то подымаются с обеих сторон высокими кряжами, наклонно к pеке, то постепенно возвышаются, отклоняясь от берега. В реку текут из лесов обильные ручьи, между ними есть железистые и серные ключи. Берега по большей части каменисты, река на всём своём протяжении порожиста. За 30-ть вёрст от устья пороги прекращаются, и начинаются отмели. Берега песчаные. На этом песчаном ложе Оять переменяет направление: в последние двадцать лет она значительно (на 1/2 версты) отклонилась слева на право, так что к берегу Петербургской губернии прибавилось несколько лугов, а от берега Олонецкой отмыло, возле Имоченского погоста, пожни. Река не обильна рыбой; окуни, ерши, пескари, язи и «поскакухи» (порода мелких лососей), всего более щук. В лесных ручьях ловится форель, по местному наречию «лавьяны». В лесах — ель, сосна, осина, рябина, вереск. Ягоды — малина, морошка («глажи»), брусника («брусница»), клюква («жировина»), земляница и мамура («куманика»). Среди северной растительности в глубине лесов частые озёра, то группами, по два, по три рядом и одно против другого, то по одиночке. Большие (на 7 вёрст и более), глубокие, обильные рыбой. Около некоторых из них, как будто чудом каким, разрослись вязы, клёны, дикие яблони и липы. Такой растительностью окружено, например, Мальгозеро, верстах в 4-х от Ояти. По лесам водятся во множестве медведи. Их видят часто около селений, и часто на прогулке нападаешь на медвежий след.

Иногда появляются лоси. В верховьях их очень много. Рысь попадается также в верховьях. Нечего и говорить о белках и зайцах. Дичи множество: «рябы», тетерева, утки. Осенью появляются лебеди, иногда видят орла. Но, двигаясь далее от погоста к погосту, я буду иметь возможность ещё несколько очертить местность.

Между Сермаксой и Никольщиной, о которой уже упоминал, на берегу Петербургской губернии находится Введенский монастырь, хорошо обстроенный, но не представляющий ничего любопытного⁶. Нет в нём ни древних вещей, ни грамот, ни любопытной легенды. В нём гробы родителей Александра Свирского. Ближние к монастырю жители ходят косить монастырское сено, по обещанию угоднику и Богородице.

В окрестностях Оятской Ладвы водятся во множестве медведи, рыси и лоси. В 1851—52 году был в этих местах «барин», то есть человек в городском костюме, с деньгами в кармане, в сопровождении двух-трёх служителей. Священник Оятской Ладвы на силу вспомнил его фамилию. Англичанин (судя по фамилии), этот юноша два лета кряду охотился в лесах по верховьям Ояти. Один из здешних крестьян был у «барина» в Петербурге и видел у него чучело убитого в окрестностях Ладвы медведя. Говорят, что он живёт хорошо, богато. Широко давал помогавшим ему на охоте крестьянам, равно как и тем, кто наводил его на след зверя. Другого барина-посетителя Оятская Ладва не запомнит¹⁶. По берегам Ояти ещё не так давно водились разбойники. Знаменитый Рямза был уроженец этих же месть, и долго он тут скитался со своей шайкой. Его местопребывание было в окрестности деревни Пальгиной, в 7 верстах от Ояти. Говорят, что он щадил хороших и грабил только дурных. Он щедро платил за услугу, щадил женщин и детей. Рассказывают о его необыкновенной силе, передают подробности его поимки и исчезновения его шайки.

Особенности местного говора

Pyccкиe обитатели берегов Ояти говорят тем старинным русским языком, который отчасти знаком читателям памятников нашей старинной письменности: та же простота, та же образность и роскошь в словопроизводстве и, наконец, такое oбилиe древних терминов, которого не встречается в средних губерниях. Слов татарского происхождения вовсе нет в употреблении: так, например, слова «лошадь» и «кнут» многим, не бывавшим в городах, совершенно не понятны. Местное отличие оятского говора от новгородского состоит в том, что звук ч не так часто заменяется звуком ц, как, например, в Боровичах. Звук е в корнях слов почти всегда заменяется звуком и. В склонении существительных заметна стойкость в употреблении для падежа винительного единственного числа существительных имен женского рода — флексии падежа винительного, например: «надо корова купить». Творительный падеж множественного числа, не имея своей особой флексии, сходствует с падежом дательным. Например: «ёна за курам смотрит».

В спряжении отбрасывается окончание 3-го лица т в единственном числе всегда, а в множественном числе, когда перед т стоит я, а не у, например: «топя» вместо топят. Образцы языка буду иметь случай предложить ниже, говоря о верованиях и песнях.

Нравственность и религиозность жителей

Народ на Ояти мало религиозен, с истинами религии мало знаком. Церковь в праздники всегда пуста. Посты строго соблюдают, оказывают непритворное уважение к памяти Александра Свирского: «память» его, 30 августа, — это их праздник. Говорят: «варить пиво к памяти», «он был здесь о памяти»¹⁷. Нравственность можно назвать хорошей, пьянство только по праздникам. Из старинной одежды «штофники» (штофные сарафаны и кофты) надевают преимущественно на невесту, в день свадьбы. Старухи носят на голове «полетушки», род малоросийского очинка. Вообще же наряд русский остаётся. Женщины начинают одеваться очень нарядно, — носят французские ситцы и шёлк.

Обычаи

Но быт жителей, не смотря на эти новшества, все-таки сохранил свой чистый, свободный и старинный характер. Обряды старинные соблюдаются с полной верой в значение их. Свадебный обряд на Ояти представляет много любопытного для наблюдателя-этнографа. Свадебное торжество начинается с «рукобитья» накануне свадьбы в доме у невесты. Отец её кладёт полу своего кафтана в полу женихова отца родного, отца крестного, дружек и прочих ближних родных, которых всех с этой минуты сажают в передний «большой» угол и называют «свадебщиками» и «поезжанами», женщин же со стороны жениха «брюдгами». Выводят невесту из «малого» заднего угла две женщины — мать крестная и наёмная плакальщица. Жениха с противоположной стороны выводят дружки. Начинается торг из-за каждого шага, из-за каждой половицы. Один из дружек и плакальщица ведут спор, противники с трудом делают друг другу уступку, переступая с одной половицы па другую. Изба в это время полна народу. Зрители подхваливают, если дружко хорошо «заводит» свадьбу. Приходить на свадьбу все могут: по местному выражению, «и комар, и муха вали!». Сближение жениха и невесты начинается тем, что дружко подносить им стакан мёду, который они пьют по глоткам: то один хлебнёт, то другая. При каждом глотке — широкий русский крест, в зрителях — умиление и мёртвое молчание. Когда стакан выпит до дна, жених бросает в него монету. Невеста берёт её, и они в первый раз публично целуются. Тут опять торжественное рукобитье родителей: один из дружек звонить в колокол и тем повещает о свадьбе.

Поезжанам накрывают стол, подносят в дар полотенца, а невеста между тем подымает свой громогласный плач:

А ни в колокол ударили,
Ни во вся и затрезвонили,
Как ударил родный батюшка
Со чужим да со чужателем.
Ён ударил рука об руку,
Ён ударил пола о полу.

В день свадьбы поутру дружки везут дары невесте и её родным, мужчинам — рукавицы, женщинам — чулки. Дружек долго не сажают за стол, распрашивают — откуда они и пр. Потом брат невесты продаёт её старшему дружке. Невеста с каждого гостя сбирает ceбе, на подмогу со следующим причитанием.

Пойду я потихошеньку,
Поклонюсь я понизёшеньку:
Ты, дородний добрый молодец,
Ты стоишь да обритаешься!
На ти шуба соболиная,
Паволочка сукна тонкого,
Опоясочка шелковая!
На тиби-то, добрый молодец,
Двои-трои желты кудерки,
Первы кудерки расчесаны,
Други кудерки завитыи,
На всякой на кудерочки
По скатной по жемчужинки!
Дарить — так дари, добрый молодец;
Не дарить — так прочь отказывай;
Не томи так красной девушки,
Ужь я так да притомиласи.

За столом в доме «князя молодого», после венца, дружки с невесты плетью снимут плат, которым лицо её завешано, при чём спросят: «Хороша ли наша молодая княгиня?» Зрители во всю мочь закричат: «хороша», a старший дружка возьмёт плеть, постучит ею в «грядку» (полку или воронец) и прокричит такое слово:

Слушайте, послушайте!
У Михаилы Ефимовича есть в доме радость:
Сына женит, невистку в дом бере,
Нас, своих родных, буде дарам дарить,
А вас, всих крещёных, пивом да медом поить.

За этим столом дружка раздает дары, привезенные от молодой, и подаёт их непременно на плети, при чём приговаривает: «У князя молодого в доме есть родна матушка Овдотья Филипьевна (или сестра, тётушка, брат), князь молодой дарам дарит, княгиня молодая низко кланяется». Плеть играет вообще большую роль: ей крест-накрест секут подушки, на которых молодые сидят во время пира, секут ей и постель новобрачных. Молодых кладут спать при всех гостях; свёкор перед тем поит их пивом, произнося молитву. Молодая обращается поочерёдно ко всем родным мужа с просьбой «оборонить её от тёмной ночки».

На другой день свадьбы у женихова отца «княжой стол», на третий у тестя «нахлебины». Свадьба с дарами и угощением обходится дорого: невеста издерживает более ста аршин холста. Сего свадьба самая обыкновенная стоит обеим сторонам не менее 200 рублей¹⁸.

Поверья

На Ояти живо, как задушевное народное верование, представление о Лесовиках, Баенниках, Ригачниках и пр. Аптропоморфический характер этого верования особенно любопытен.

«Лесовика» часто встречают в лесу, о нём множество рассказов. Его встретила в лесу Пешкина тётка, Иванов отец, Марьина свекровь. Иногда он высок – наравне с деревом, иногда наравне с вересковым кустом. Чаще всего является в образе мужика, непременно длинноволосого и завитого, «колпачок как у священника». Марьина свекровь встретила его на лошади. Его можно отличить от обыкновенного крестьянина, потому что у Лесовика левая пола закинута на правую, а не наоборот. Он «гогочет в лесу, шумит». К Марине Ильишне не вернулась из лесу корова. Дело было к ночи, Марина испугалась и стала говорить: «Лис праведный, чего ты коло миня мутишь, коло бидной вдовы?» По лесу гул пошёл: ён-то смиётся». Лесовик охотник до коров и водит их целые стада, но он плохо их содержит: коровы у Лесовика «томные», тогда как у Водяника «сытые». Стада крестьянские пасутся в «лисях», но они ограждены от жадного до них Лесовика «отпуском». Пастух получает отпуск от ворожника. По получении отпуска, в лесу делаются так называемые «воротца», и сквозь них прогоняется все стадо. Иной раз в силу отпуска первая корова идёт в жертву Лесовику, от чего в скором времени и исчезает. Главная цель отпуска — чтобы «звирь не крянул животину»¹⁹. Отпуск держится в строгой тайне, получивший его пастух принимает на себя нечто вроде послушания: или он не должен есть ягод, или не должен брать ничего прямо из рук другого человека, или не смеет лазить сквозь изгороду, в щель, а должен непременно через нее перепрыгивать.

«Водяной» хорошо держит воров, которые ходят иногда по берегу около реки. Часто рассказывают про «Водяную». «Сидит она на берегу, чеше гребнем голову, волоса по песку далеко». Она белая, полная, садится под сосну. Моя рассказчица видела ее под вечером на берегу, как в Ширшиничи идёшь. Отцу же её она показалась в виде Михеевны: «несе зыбку; ён ска²⁰: «Михеевна, ты куда?» А ёна с зыбкой в воду бултых — только и видели. Тою осенью спустили мы жеребёнка — конь быль хороший — волки и съили его: вот ёна к чему привидилась».

«Баенник» — злой. «Не ходи в байню ночью. Мужчина ён черный, лохматый; старичка под полок затискал. Два раза в байню сходишь, а на третий не ходи: ён моется».

«Ригачник» — добрый дух. Он обороняет от колдунов и умранов. Волоса у него подрезаны и завиты, ходит в оборваном платье, всегда чёрный, запачканый. Бережёт ригачи и гумно, отчего и зовётся Ригачником и Гуменником.

«Умран» — покойник, встающий по ночам из могилы. Катается белым шаром и наводит страх больше на женщин, редко на мужчин. Как только петухи пропоют — час его кончается и он «не може быть».

«Дворенник» никогда не показывается в своём виде. Является же в образе крысы, лягухи, гада. У одного крестьянина все коровы пали от того, что он убил крысу, в виде которой пришёл к нему Дворенник. Этого надо «ладить», он мстит за дурное слово, за побранку, сказанную скотине. Он очень любит кошку, по ночам выглаживает ей шерсть. Если корова не по двору, то Дворенник взлохматит ей шерсть, и надо скорее продавать ее. Он сидит около большой скотины и иногда зажигает фонарь в конюшне.

Народный певец

Сказки в оятском крае встречаются довольно редко. Народ оставляет их и перестаёт ими интересоваться. Их знают немногие старики, из которых один Александр, Филипьев, в Имоченицком погосте ещё привлекает в зимние вечера толпу слушателей. В его сказках заметны свежие следы былины, и местами сохранился былинный склад. Длинная сказка об Илье Муромце содержит в себе весь цикл билинных сказаний об этом богатыре. Зато на Ояти ещё любят духовные стихи, и без них редко обходится деревенский храмовый праздник. Один из певцов, их поющих, Никита Богоданов, посещает по праздникам все оятские погосты. Его стих о душе, как с телом расставалася, особенно любим народом.

Никита Богоданов из деревни Саксониц, в Валданицах, Гедевского погоста²¹, хромец, пятидесяти лет, научился петь стихи от слепых стариков из Борович, Ивана и Гаврилы, прозвища которых он не знает. Сам так освоился со стихом, что владеет им вполне и варьирует по-своему. Знакомство с учителями своими он свёл в Александро-Свирском монастыре, где садился, как сам выражается, «под губами поющих». Он поёт обыкновенные заздравные и заупокойные стихи, «Книгу голубиную» со всеми подробностями, кончая правдой и кривдой в виде двух зайчиков. Поёт сполна «Алексия божьего человека», «Елисафу Царевну» или стих о Егорие Храбром, стих — как душа с телом расставалася, стих о страшном суде, о пятнице, о субботних баенщиках или о будущих муках. Более ничего не поёт, говоря, что не выучился стиху о Соломоне, и что о Асафе царевиче в здешних местах со всем не поют, не знают петь.

Стих об «Алeксие божьем человеке» в пересказе Богоданова мало чем разнится от пересказов, известных по сборнику господина Безсонова. Приведу из него некоторые места, наиболее выдающиеся по выразительности или по формам слов.

Как во славном городе во Риме,
При царе при втором при Онорее,
Жил-был князь великий Евфимианин;
У него не было детища;
Он пошёл во соборную церковь
Со своею обручною князиной.

Молитва родителей. Зачатие, рождение младенца, причём князь ходил по городу и созывал попов-священников.

Пеленали младена во поясы,
Во поясы младена во шелковы,
Во пелены младена камчатныи,
Попы-священники в крещёную веру приводили.
Священники имя нарекали,
Называли младена Олексием,
Олексием божьим чуловиком.
Семи лет его отдали в наученье грамоты:
Ему грамота, свиту, даласи,
Ён скоро читать, писать научилси;
Ён святую книгу евангельскую разумеет.
Свадьба Алексия, венец его и брачный пир.
Сажали его, свита, за трапезу,
За скатерти, свита, за браныя;
Вси князья-бояре воскушают,
Один Олексий не воскушает.

Речь отца:

«Не по разуму тебе питья медвяны,
Али молода князина не по мыслям?»

Слёзы Алексия и его отшествие в ложницу. Прощанье с молодой женой:

«Ты положи пояс на ютробу,
На свое ютробное мистечко».
И на то князина умолчала.
Алексий пошёл
Ко славному городу Прииму,
Садится на кораблик, погода переносить его
Ко славному городу Курдею,

Он идет в церковь соборную, молится Богородице об отращении волос и бороды, чтобы его не узнали. Слуги Ефимиана

Всю Турецку землю обходили,
Приходили к городу Курдею.
Ко святой соборной Божьей церкви.
Они Олексия увидали,
Они Олексия не юзнали.

Через семнадцать лет Богородица Алексию голосом гласила:

«Поезжай ты в Римское царство,
Тиби полно отца, матери томити».

Свидание Алексия с отцом на паперти соборной церкви и просьба Алексия поселиться на дворе у отца и выстроить келью.

Смерть Алексия:

Молодой его келейник
Приносил чернила, лист бумаги;
Олексий стал свое житие писати,
Чудеса миpy объявляти.
Богородица голосом гласила
Светлеющим патриархам...

Патриархи с собором пошли в келью усопшего, и стал патриарх читать рукописанье:

Ён дочелся до города до Рима,
До князя до Ефимиана.
Плачь отца, матери, невесты. Мать
Свой жалобный глас выпущае,
Умильными словами причитае:
«Для чего ты матери не сказалси:
Не держали бы мы тебя в черните,
Выстроили бы келью, да не такую».
Стечение народа при выносе мощей.
От святых мощей Господь давал прощение,
А слипым давал Господь прозрение,
А безруким давал Господь руки, и т. д.

«Стих о Егорье Храбром». Три беззаконных царства было и три города: Содом, Гомор и царство Рахрынское. Два первые города провалились сквозь землю, на третье посылал Господь змея пещерского. Метали жребий, и жребий пал наконец на самого царя Агапия.

Прикручинился царь, припечалился,

Ён понизил свою буйную голову
Да пониже плеч могучиих.

Жена его утешает тем, что можно вместо себя отдать змею на съедение

Дочь единую, дочь немилую,
Красну девушку Елисафию,
Елисафию Агапиeвнy:
«Она Богу верует не нашему,
Она верует распятому.»
А и царь сам радостию принаполнилси.

Они велят дочери на завтра нарядиться и обещают её выдать замуж за человека её веры.

Красна девица она радовалась,
Всю ночь она Богу молилася.
Вставала она очень ранешенько,
Умываласи очень белешинько,
Снаряжаласи очень хорошехонько.
Глядит: на дворе стоит телега черная,
Запряжен стоит жеребчик неученый,
Сидит-правит молодчик поваленый.

Явление Егория Храброго девице. Появление змея:

Сине море всколыбнулось,
По морю да волна расходиласи,
Змия люта стала появлятися:
Дви головы-то человечески,
Третья — лошадиная.

Победа девицы над змием, по указанию Георгия, который требует от царя построения трех церквей: одну — Спасу, другую — Богородице и Николаю, третью — Егорию свято-храброму.

Слывет та гора змиина
Отныне и до веку.

«Стих о муках адовых» носить название «Субботней байни» (бани) на том основании, что в нём изображается, между прочими адскими муками, и кара, которой подвергнутся ходящие в баню по субботам. Появление этого стиха на Ояти, а равно и самое заглавие его, можно объяснить тем, что в некоторых деревнях по Ояти считается страшным грехом посещать баню по субботам. Обычный день для бани в таком случае пятница. Знаток оценит предлагаемые варианты этого не раз изданного стиха.

С восточной стороны
А идут праведни,
А идут труждающи.

Встречает их Небесный царь и приглашает в свой прекрасный рай.

А идут грешныи,
А идут беззаконныи,
А идут проклятыи

и также просят Царя небесного принять их в небесный рай, на что Царь небесный им отвечает:

Подите вы, грешныи,
Подите, проклятыи,
К отцу-сатане;
Вам мисто адово,
Вам пропасть глубокая,
Вам смола кипучая.

Они пали на сыру землю:

«А и мать-сыра земля,
И наши родители,
На что нас породили,
На что нас не учили
На дела на добрыи?»

Тут идет исчисление мук адовых:

Попам, диаконам
А им печи медныи,
Затворы железныи;
Старцам и блудникам —
Зла смола кипучая;
Девицам-душегубицам —
Змии поедаемы,
Груди выедаемы;
Ворам, разбойникам —
Им пилы терзание,
Костья раздирание;
Субботним баенщикам —
Им полки горячии,
Прутья железныи;
Корчевникам пьяницам —
Чады горькии,
Смороды великии;
Язышникам-клеветникам —
За язык повишанье
На уды на медныи.
На древа на каленыи.

Стих «как душа с телом расстается» записал я целиком, как поёт его хромец²². Стих этот весьма интересен по чертам, обрисовывающим народную нравственность. Начало его поэтично: ангелы плывут по реке, навстречу им идёт Иисус Христос.

Из Ильменя-озера протекла Иордан река;
Как по этой реке плывут анделы,
А на встричу им Иисус Христос;
И выспрашивае у них, и выпытывае:
«Где вы были, ходили, похаживали?
Где вы были, ходили, погуливали?
Где что видили, где что слышали,
Анделы вы мои, святые арханделы?»
«Ай ты, истинный Христос, наш любезный Царь,
Мы были, ходили на вольноем свиту.
Столько видили, столько слышали,
Как душа с билым тилом разставаласи;
А разставши, душа с телом не простиласи,
Не простивши, душа назад воротиласи,
Воротивши, душа к телу приложиласи;
Приложивши, душа с телом разпростиласи:
— Ты прощай-ка, прощай, тело белое мое!
Ты пойдешь, тило билое мое, во сыру-мать землю,
Твое круто костье злы черви выточат,
До второва до Христова до пришествия.
Я пойду душа в темное мисто в муку вичную».
«— Почему ты, душа, грехи угадываешь?»
«Я жила-то была душа на вольноем свиту,
Разохвоча была по подоконью стоять;
По подоконью стояла, много слухивала,
Я не видила скажу — видила,
Я не слышала скажу — слышила,
Из бесёды на бесёду висти снашивала;
Я сусида на сусида много смучивала,
Уж я хлопоты, брани много сваживала;
Бизкорыстный сиби грих душа получила;
Я во тых грихах не каялась,
На духу отцу-священнику не сказывала.
Я ещё, душа, грешно Богу согрешивала:
Чужу полосу за межу зажинивала,
По насердки²³ зороды²⁴ зажигивала,
У коров молоко отнимывала,
Под горьку осину выливывала;
Безкорыстный сиби грих, и т. д.
Я ещё душа Богу согрешила:
На солнышки, на месяци пробовыла.
Луну светлу Господню запарчивала²⁵,
Во ютробе младена затушивала,
Змия люта ко билым грудям припускивала,
Бизкорыстный сиби грих душа получила, и т. д.
Я ещё душа Богу согрешила:
Кума с кумой много сваживала,
У хлиба спорыни отнимывала.
По путям, я по дорогам много хаживала,
Безъизвистных головушек погубливала,
Бизкорыстный сиби грих, и т. д.
Ещё я душа Богу согрешивала:
Разохвоча была по свадьбам ходить,
Я молоду жену с мужем разлучивала
За рюмочку, за чарочку зелена вина.
Бизкорыстный сиби грех, и т. д.
Я ходила, душа, по царевым кабакам,
Выпивала, душа, много зелена вина,
Умерла теперь, душа, без попа, без дарà,
Без покàяния!»
«Есть у этой души грихов лютая гора,
И пошла она в трийсподнии земли,
В трийсподнии земли, в тартарары;
Вик ей буде молиться — не отмолитьси,
Век каяться буде – не откаятьси,
Век плакать—не отплакатьси,
От ныне и до вику».

Ив. Хрущов.

¹ Читаны в заседании Отделения Этнографии, 2 февраля 1867 г. При печатании текст значительно дополнен автором, а в примечаниях помещены ещё некоторые, заимствованные из «Олонецких Ведомостей» 1867 года, дополнения о правах оятского побережья, чтобы таким образом сгрупировать в одном издании всё, что писано по этнографии этой местности.

² В «Географическом словаре Российской Империи», изданном нашим Обществом, длина Ояти на основании Штукенберга, показана в 185 вёрст, но показание господина Xрущова должно считать 6oлеe вероятным, ибо оно сходится с результатами измерения по картам военно-топографической съемки.

³ «Погост», в местном значении, есть центр близлежащих маленьких селений. Сeления эти всегда расположены так: две-три избы рядом, через версту десяток изб, опять две-три избы и т. д. Bсе эти посёлки в совокупности зовутся именем погоста, но в то же время каждый из них, как бы мал ни был, имеет своё особое название. Ив. Хр. — Известно старинное значение погостов Новгородской области, как главных местностей в особых правительственных округах и в то же время как центров приходов. Из слов господина Хрущова видно, что на Ояти связь между селениями, составлявшими известный погост, сохраняется поныне, несмотря на то, что центральное значение погоста в административном отношении уничтожилось. Некоторые из погостов, а равно и других посёлков, описанных г. Хрущовым, встречаются в o6озрении новгородских погостов по писцовым книгам XVI века, К. А. Неволина («3аписки Императорского Русского Географического Общества», т. VIII), принадлежащим к пятине Обонежской. О Сермакском или Введенском погосте см. там, стр. 163 и в приложениях, стр. 148 — 150 и 387.

⁴ Тут следует сказать слово о том, как трудно трешкоту сделать 10 вёрст от Сермакс до Свирицы. Перевал через Свирь на вёслах. Лошадь застревает в кустах, вязнет в болоте, идёт в воду, причем терпит побои. За невозможностью следовать на бичеве, лошадь принимается на трешкот, потом выпускается снова на берег, мокрая и избитая. Мальчик, измученный не менее лошади, подвергается истязанию, пробираясь сквозь кусты, надрываясь в своем немилосердном понукиваньи. Прежде тут был устроен бичевник, но в следствие споров на счет суммы — с кого брать ее, уничтожен.

⁵ «3аписки И. Р. Г. Общества», т. VIII, стр. 163 и в прилож., стр. 150 — 151 и 387.

⁶ «3аписки Имп. Р. Г. Общ.», т. VIII, прилож., стр. 149.

⁷ О погосте Имоченицком см. там же, стр. 167 и в прил., стр. 151 и 387.

⁸ Надобно заметить, что все Богородичные праздники разделены между деревнями Имоченицкого погоста. Так, 1-го октября Покров празднуется на Бору, Успение — на Ширшиничах и пр.

⁹ См. «Записки И. Р. Г. Общества», стр. 167 и в прилож. стр. 151 — 152 и 387.

¹⁰ См. там же, стр. 167 и в прилож. стр. 152 — 153 и 387.

¹¹ См. «3аписки И. Р. Г. Общества», стр. 169 и в прилож., стр. 180 и 387.

¹² О погосте Ильинском в Виницах см. там же, т. III, стр. 169 и в прилож., стр. 179 — 180 и 388.

¹³ См. там же, прилож., стр. 179 — 180 и «Памятную книжку Олонецкой губернии на 1867 г.», отд. III, стр. 19).

¹⁴ Есть ещё Ладва Ивинская, Петрозаводского yездa, нa реке Ивинке, 40 верст в сторону от Педасельги.

¹⁵ См. о ней «Памятную Книжку Олонецкой Губернии на 1867 г.» отд. III, стр.13.

¹⁶ Недалеко от реки Ояти река Сандала, вытекающая из Расозера, впадаеть в Суду. В Расозеро впадает река Чёрная, вытекающая из Шатозера. Между Высокозером и Шатозером узкий перешеек. Существовал проект соединения Суды c Оятью.

¹⁷ Преп. Александр сам был уроженец оятского края: он родился в деревне Мандере, принадлежавшей к Введенскому погосту (см. «Русские святые» архиип. Филарета, Август, стр. 136, и «3аписки Имп. Р. Г. Общ.», т. VIII, прил., стр. 149).

¹⁸ Заимствуем в извлечении из «Олонецких губернских ведомостей» 1867 г., № 31, описание ещё одного обряда, существующего на берегах Ояти, «поминок», и соединенных c ним верований о душах умерших людей:

По понятиям народа, покойник составляет что-то нечистое и скверное, и всякий, прикасающийся к нему, так же сквернится, как равно и место, где он лежал в доме, и самый дом. Такое осквернение, по мнению народа, продолжается до сорокового дня и раньше быть очищено не может. В сороковой день совершается очищение, с особенными обычаями. Верят, что тогда сам покойник отпускается в родной дом погостить на сутки. Родственники его делают всё, что только можно сделать для такого гостя. Еще накануне сорокового дня весь дом вымывается самым тщательным образом, и всё лишнее из дому выносится вон. Вечером, в сумерки, в большой угол стелется чистая постель с белой простынёй и накрывается одеялом. Эта постель приготовляется для спанья, ночью, умершего, и к ней никто уже не смеет прикоснуться, не только лечь. В самый же сороковой день с раннего утра начинают приготовлять обед, и старший или большак в доме идет к священнику приглашать его для поминовения и на обед. Около двенадцати часов собираются родные и знакомые умершего и накрывается стол, за который, в ожидании священника, никто не садится. После всех приходит священник с причтом. Их встречает на крыльце вся родня умершего. Вперёд выступают две плакальницы и начинают причитывать и приплакивать однообразный причет. Священник в продолжение причета одеваеть на себя эпитрахиль, берет кадило и начинает служить тут же на дворе литию, по окончании которой все входят в дом. Тут начинается обед. Обед отличается тем, что для него не жалеют ничего, что есть в печи — всё на стол мечи. Особенно много бывает вина. Хозяин и хозяйка сами за стол не садятся: их дело подчивать гостей. Первое место за столом, разумеется, занимает священник; с правой его стороны остаётся пустое место, где под скатертью приметны тарелка, хлеб, пироги, ложка и вилка, а на столе против того места стоит полная рюмка вина и деревянный стакан пива. Нечего и говорить, что весь этот прибор приготовлен для умершего, о котором утвердительно верят, что он, так же, как и живые, ест, пьёт и сидит за столом, хотя и невидим для глаз, и пользуется особым вниманием хозяина и хозяйки — подчиванием наравне со священником. «Кушай-тко, батюшка», говорит обыкновенно хозяин или хозяйка, обращаясь к священнику, — «кушай-тко, родименькой», прибавляют они, кланяясь порожнему месту и обращая свои слова к умершему. После обеда за раз же начинается отправка души умершего на вечный покой, определённый ей от Бога, откуда она не может уже выйти никуда и никогда. Bсе обедавшие поднимаются из-за стола, священник опять надевает эпитрахиль, берёт кадило и идёт на улицу. Здесь он опять служит литию и, по возглашении личной памяти усопшему, отправляется или опять в дом, или домой. Между родственниками начинается на улице плач. По их верованию, душа покойника прощается в это время со всеми и затем отходит от них безвозвратно. Отходит она, обыкновенно, в ту сторону, где стоит церковь, чтобы там проститься со своей могилой. Родственники направляют туда же свои взоры. Проводы кончились. Родные входят для дальнейшего угощения опять в дом, где на свободе, без присутствия покойного, угощаются до вечера и истребляют остатки обеда и вино, оставшееся от него.

¹⁹ Отпуск произносится ворожником обыкновенно за известную плату и говорится в ночь перед самым выпуском скота, на пастуший рог, на трубу или на ремень. Народ вообще различает отпуски на божественные и чертовы, соответственно их содержанию: в первых призываются на помощь небесные силы, во вторых — тёмные. Когда говорят отпуск божественный, пастух должен стоять перед образом и полагать земные поклоны (см. «Олонецкие губернские ведомости» 1867 г., №32).

²⁰ «Ска» вместо «сказал», это сокращение весьма часто употребляется в разговоре.

²¹ См. «3аписки И. Р. Г. Общества», т. VШ, прил., стр. 152.

²² Причём старался соблюсти вcе оттенки произношения не всегда одинакового даже в одних и тех же словах.

²³ Со злости.

²⁴ Зарод — стог ржи, овса или сена.

²⁵ Любопытно, что певец не мог объяснить этих выражений, но сказал, что так поётся исстари, и что дело идёт о ворожбе.