Олонецкая губерния

Источник: Олонецкие губернские ведомости №60 (стр. 2) и №61 (стр. 3) за 1896 год

В Саминском приходе Олонецкой губернии, Вытегорского уезда, протекает сплавная река Самина, впадающая в реку Андому, а река Андома впадает в Онежское озеро. По берегам реки Саминой, в верхних её частях и по притоку её Куржексе расположено несколько деревень, которые и известны под общим именем — «Куржексы». Местность эта находится верстах в 9 от Саминского погоста и верстах в пяти от пудожского почтового тракта.

Куржексане живут серо, но не бедно, преимущественно занимаясь земледелием, — на заработки же уходят редко, да и то весьма немногие. В эту местность не успело проникнуть ещё просвещение и в каждой деревне, состоящей дворов из 15-20, едва ли найдётся более двух грамотеев, но, не смотря на это, народ здесь добрый, богобоязненный, трезвый и вообще не безнравственный.

В приходскую свою церковь жители Куржексы ходят редко, да и то немногие, а Богу молятся каждый воскресный и праздничный день очень усердно в своей кладбищенской часовне. Часовня эта расположена среди кладбища в роще на обрывистом берегу маленькой речки. Она устроена во имя Нерукотвореннаго Образа и имеет вид церкви. При часовне есть и колокольня с несколькими небольшими колоколами. Этот скромный дом молитвы находится среди густой рощи, которая обнесена деревянной оградой. Много таинственного и поэтичного в этой роще в летний день: шум вековых деревьев, как бы шёпот невидимых теней, пение, чириканье и щебетанье множества птичек; жужжание и стрекотание насекомых; журчанье ключей под горой, наконец, таинственный полумрак, — всё это уносит человека куда-то в иной мир, заставляет сердце усиленно биться, производя в нём какой-то радостный трепет, — на душе делается светло-легко и человек невольно опускается на колени, прославляя Творца, Его премудрость и величие.

В часовне Спаса в каждое воскресенье и каждый праздничный день, часов в девять утра, раздаётся звон, а крестьяне, услышав его, гурьбами валят на пискливый зов колокола в дом молитвы, расположенный среди могил их предков. Наберётся в часовню народа битком, встанут все на колени и долго, долго молятся православные, издавая по временам тяжёлые вздохи и шепча молитвы. Смотря на загорелые лица молящихся, озаренные светом всепрощающей любви, — смотря на их глаза, с верой нелицемерной устремленные на лики святых, — смотря, наконец, на мозолистые загрубелые в тяжёлой работе руки, с чувством и плавно творящие крестное знамение, — убеждаешься невольно, что эти труженики живут верой и надеждой, — убеждаешься, что под грубой оболочкой скрывается много веры в Создателя, много надежды на Его милосердие и немало любви, проповеданной Господом. Долго стоят богомольцы на коленях, вознося свои горячие молитвы к подножию престола Всевышнего; наконец — встанут и, не спеша, без толкотни, выйдут из часовни.

Выйдя из часовни, крестьяне и крестьянки, старые и малые, разойдутся по могилкам, приведут их в порядок, поклонятся праху родных и чинно пойдут по домам. Придя домой, богомольцы принимаются за обед, после которого ложатся отдыхать.

Крестьяне, которые не уходят Богу молиться, надевают кафтанчики, сбираются в одну из изб и начинают толковать о своих делах, о писании Божественном и о жизни подвижников. Посидят в одной избе, перейдут в другую и опять начинают толковать, — так и проводят время до обеда. Ни ссор, ни брани в этих сборищах не слышно, а выпивки и в помине нет.

Родительские поминки здесь проводятся своеобразно: еще накануне хозяйки тщательно обмывают избы, посуду и все хозяйственные принадлежности, а вечером затопляют печи и начинают стряпать. Незнакомый человек может подумать, что жители готовятся к великому празднику или к свадьбе. В день поминки, в полдень, хозяйка накрывает чистой скатертью стол, раскладывает на нём яства и пития — всё, что приготовлено. Кругом стола ставят скамейки. Хозяин берёт кадильницу — глиняный роговичек с ручкой, насыпает в неё углей и ладану, начинает ходить кругом стола и кадить кушанья, читая молитву: «Святый, Боже!». Когда хозяин обойдёт кругом стола три раза, трижды прочитав упомянутую молитву, то ставит кадильницу в большой угол — под образа, а сам и вся семья становятся вдали от стола, скрестив руки на груди и храня строгое молчание.

В это время, по убеждению крестьян, являются все умершие родственники, садятся за стол и невидимо угощаются. Великим преступлением считается в это время разговор и даже малейшее движение. В благоговейном страхе, неподвижно стоит вся семья час и больше. Наконец, хозяин идёт в передний угол, берёт кадильницу, разжигает её и с поклонами начинает подходить к столу, читая молитву: «Святый, Боже». Вся семья низко кланяется невидимым гостям, а хозяин в это время опять три раза обходит кругом стола, держа кадильницу высоко вытянутыми вперёд руками, как бы опасаясь задеть сидящих за столом. После этого обряда все оживают, выходя из неподвижного состояния. Хозяйка убирает всё со стола, потом накрывает его снова и вся семья садится обедать, с аппетитом поедая всё приготовленное. Поминка происходит при закрытых воротах.

С наступлением лета у крестьян начинаются самые тяжелые работы.

В летний день в деревне можно встретить только малых да старых, а все остальные с появлением зари поднимаются, одевают лапотки и уходят на тяжёлую работу, не балуясь ни чаем, ни кофеем (что в Олонецкой губернии распространено повсеместно). На день деревня вымирает, но как только солнце скроется за горизонт, со всех сторон начинают появляться труженики с загорелыми лицами и руками. Лица у всех веселые, довольные, как будто эти люди пришли от праздника, а не с дневного тяжелого труда.

Молодёжь заигрывает друг с другом, шутит и смеётся. Их свежие, сладкие, здоровые голоса раздаются в вечернем воздухе то в весёлой, задушевной и звонкой песне, то в беззаботном смехе.

А и на работу сойдутся девицы с молодцами, так не стоят, сложа руки, а работают друг перед другом, подшучивая и смеясь один над другим. Настанет воскресенье или праздничный день, — все деревенские девушки после обеда собираются куда нибудь на сарай с пяльцами и здесь раздаётся веселая звонкая песня. Вдруг явятся парни с гармониями, и начнутся танцы.

В поле за домами иного рода удовольствия — там играют в хлопту, обыкновенно женатые на холостых, т. е. в одной партии все женатые, а в другой — молодёжь. Весело смотреть на мужичков с большими, с проседью, бородами и загорелыми лицами, бегающих по полю с юношеской скоростью, ловкостью и наивностью наравне с ребятами-подростками и с молодцами-холостяками. В воздухе раздаётся беззаботный смех, шутки и возгласы: «Ванька, лупи его, лупи! (ударь мячом). Бежи, Васька, бежи! Дунь ему, дунь! (дунь — ударь). Федька, гляди — бежи!»

В другом месте играют в рюхи — опять женатые с холостыми, а старики сидят на завалинках и с живым участием следят за игрой, вспоминая при этом свою молодость.

Среди деревни ребятишки, собравшись большой гурьбой, играют в «сало». Эта игра состоит в том, что все играющие делятся на две равные группы и одна из групп становится в круг, нарочно для этого сделанный, а другая группа идёт за угол ближайшей постройки прятать мяч. Уйдя за угол, играющие отдадут мяч одному из мальчиков, положат руки за пазухи, идут к кругу и начинают ходить около его, припевая: «С сыром еду, с маслом еду, — с кислой рыбой ряпуксой! (ряпушка)». Стоящие в кругу смотрят и угадывают — у кого мяч. Те-же, которые ходили прятать мяч, около круга ходят до тех пор, пока обладатель мяча не бросит его в одного из стоящих в кругу. Как только мячь брошен, все бросаются от круга в разные стороны, между тем мальчик, в которого брошен мяч, должен схватить его и попасть в кого-нибудь из бегущих. Если он попадёт мячом в мальчика, то этот мальчик должен присоединиться к стоящим в кругу, а если мимо бросит мяч, то сам должен удалиться из круга и присоединиться к противной партии. Игра продолжается до тех пор, пока из двух партий составится одна.

Итак, в воскресный летний день Куржекса оживает — в каждой деревне слышны песни девиц, игра на гармонике, крик играющих в хлопту, крик играющих в рюхи и голоса детей, играющих в «сало». Скроется солнышко за горизонтом, а голоса играющих всё ещё раздаются в вечернем воздухе.

Настанет понедельник и деревни опять в безмолвии пустуют — тишина их разве нарушится плачем грудного ребёнка или лаем собак.

Пройдёт лето и осень, а с ними кончатся и тяжелые для крестьян работы. С наступлением зимы для молодёжи начинается целый ряд удовольствий, в виде бесед с вертунками и кадрилями, катанья с гор и т. п.

Интереснее же всего святки, в которые бывают большие бесёды, а на бесёды является масса маскированных, которых здесь называют «окрутниками» или «чудилками». Маски приготовляются самими маскирующимися из белой бумаги. Для рта и глаз просто прорезаются отверстия, а усы, нос и брови наводятся углемъ. Маски эти куржексане называют «личинами».

Сидят на беседе девушки и поют песни. Вдруг раздаётся топот и появляются «окрутники», изображающие вожака с медведем. Молодёжь, завидя Мишу, поднимает писк и крик, а он — проказник, поднявшись на задние лапы, начинает плясать и выделывать различные фигуры. Не успеет уйти вожак с медведем, как слышится мычание, и в избу вваливается новая группа «окрутников»: несколько мужиков ведут быка на убой. Бык упирается и мычит, а его тянут — передний мужик с топором за поясом тянет быка за веревку, а задние подталкивают и ударяют хворостинами. Но вот — после долгих усилий быка, которого изображает замаскированный крестьянин, втягивают на середину избы и передний «окрутник», что вёл быка за веревку, берёт топор и ударяет быка в лоб обухом, а вместо лба-то пострадает старый горшок, который от удара разсыплется на мелкие кусочки. Вдруг слышатся бубеньчики — и в избу входит гурьба «окрутников», изображающих цыган, — один цыган верхом на лошади.

Лошадь устраивается так: маскирующийся связывает из соломы толстый сноп длиною аршина два с половиной, оставляя в середине круглое отверстие для того, чтобы влезть в это отверстие и прикрепить сноп в талии к своему туловищу. Этот сноп, плотно обвёрнутый серыми или чёрными кафтанами, изображает туловище лошади. Продолжением туловища с одной стороны служит искусно сделанная шея и голова, а с другой — хвост. От головы через шею пропущена палка, конец которой находится у ног замаскированнаго и посредством которой голова лошади приводится в движение. Маскированный ловко управляет этой лошадью, верхней частью своего тела изображая седока, а ногами своими заменяя ноги лошади. Лошадь бегает, поднимает голову и порывается встать на задние ноги, — девицы со смехом бросаются в стороны. Цыгане меняться конями охотников отыскивают, а цыганки девушкам на руках смотрят и судьбу предсказывают. Долго галдят цыгане, наконец — уйдут, а место их заменяют новые «окрутники».

Поздно вечером девушки собираются большой толпой, в которой нечётное число участниц, и идут слушать куда нибудь за дворы. Долго оне слушают, а потом явятся на бесёду и начинают рассказывать о том, кто что выслушал. Кто слышал колокольчики — это значит быть свадьбе; кто слышал лай собаки — значит с той стороны будет суженый, т. е. жених; у такого-то дома упало бревно — значит кто-нибудь тут умрёт. Суеверие в Куржексе очень развито и искоренить его очень трудно.